2.2. ЭКСТРАВЕРСИЯ-ИНТРОВЕРСИЯ

Иной подход к внутриличностному конфликту предложил К. Юнг — также, как и Адлер, первоначально единомышленник Фрейда, а затем, вслед за Адлером, оппонент. Адлер обратил внимание на исходный конфликт личности, который продолжал существовать только при неудачном его преодолении. Юнг же сделал акцент на конфликтной природе самой личностной установки. В опубликованной в 1921 г. книге «Психологические типы» Юнг дал типологию личности, которая до сих пор считается одной из самых убедительных классификаций человеческих типов, построенных на качественной основе (диагностирующие, так сказать количественные, тесты были разработаны намного позднее). Юнг выделил восемь типов, предложив их классифицировать по четырем функциям психики: мышление, ощущение, чувство и интуиция. Каждая из функций может проявляться в двух направлениях: как экстравертированная и интровертированная. С типологией Юнга читатель может познакомиться самостоятельно, получив при этом немало полезной и интересной информации. Но вот на принципах построения этой типологии имеет смысл остановиться.

Юнг мыслил с опорой на философскую традицию. Поэтому основное противопоставление в типологии он связал с конфликтом субъективного и объективного. Экстраверт — это человек, направленный вовне. Он сознательно стремится познать законы внешнего мира и строить свою внутреннюю жизнь в соответствии с ними. Интроверт прежде всего погружен в себя, утверждает самоценность внутренних процессов. Внешний мир с его правилами и предписаниями не столь важен, как область внутренних переживаний. Таковы, по Юнгу, две установки сознания. Но философский подход дополняется психоаналитическим, идущим от Фрейда. Психическая жизнь протекает в режиме конфликта сознания и бессознательного. Любое нарушение меры в сознании должно вызвать компенсаторную деятельность бессознательного.

Коль скоро для экстраверта акцент в сознательных процессах делается на внешнем, на объекте, то бессознательное встанет на защиту субъекта, породит эгоцентрические тенденции.

В противоположную сторону будет направлена компенсация бессознательного у интроверта (на повышение влияния объекта)

Юнг строил динамический образ психологического типа. Личностный акцент создает своеобразие индивидуального поведения, но неумеренное «пережимание» в акценте определенного типа вызовет и определенную реакцию.

Вот как, например, Юнг описывает экстравертный мыслительный тип.

«Человек такого типа придает решающую силу объективной действительности или соответственно ее объективно ориентированной интеллектуальной формуле, притом не только по отношению к самому себе, но и по отношению к окружающей среде... Подобно тому как экстравертный мыслительный тип подчиняется этой формуле, так должна подчиняться ей и окружающая его среда... для ее собственного блага, ибо тот, кто этого не делает, тот не прав, он противится мировому закону. И потому он неразумен, ненормален и бессовестен... Обыкновенно для реального выполнения оказывается недостаточно одного мотива справедливости и правды, а нужна еще настоящая любовь к ближнему, которая  имеет дело больше с чувством, чем с интеллектуальной формулой... Если формула достаточно широка, то этот тип может сыграть в общественной жизни чрезвычайно полезную роль в качестве реформатора, публичного обвинителя и очистителя совести или же пропагандиста важных новшеств. Но чем уже формула, тем скорее этот тип превращается в брюзгу, рассудочника и самодовольного критика, который хотел бы втиснуть себя и других в какую-нибудь схему. На периферии пульсирует еще другая жизнь, которая воспринимает истинность формулы как ценный придаток ко всему остальному... Испытывать на себе дурные последствия экстравертной формулы приходится больше всего членам его же семьи, ибо они первые неумолимо осчастливливаются ею. Но больше всего от этого страдает сам субъект... У человека этого типа в первую очередь подвергаются подавлению все зависящие от чувства жизненные формы, как, например, эстетические занятия, вкус, художественное понимание, культ дружбы и т. д. Иррациональные формы, как то: религиозный опыт, страсти и тому подобное, бывают нередко удалены до полной бессознательности...

Если вытеснение удается, то чувство исчезает из сознания и развивает тогда под порогом сознания деятельность, противоборствующую сознательным намерениям и, при известных обстоятельствах, достигающую таких эффектов, происхождение которых представляется для индивида полной загадкой... Таковы, например, добровольные спасители или блюстители нравов, которые вдруг сами нуждаются в спасении или оказываются скомпрометированными... Если экстравертные идеалисты, которые так стараются над осуществлением своего идеала для блага человечества, что сами не боятся даже лжи и других нечестных средств... Неизменно страдает личное участие к другому человеку, если только этот другой не является ревнителем той же формулы. Поэтому нередко бывает так, что более тесный семейный круг, в особенности, например, собственные дети, знают такого отца только как жестокого тирана, тогда как в широком кругу разносится слава о его человеколюбии».

В прежние времена только писатели и эссеисты были способны создавать столь полнокровные портреты людей определенного психологического типа. Теперь открывалась такая возможность и для психологов, потому что они оказывались способны построить динамическую модель личности. Если доминирующая личностная установка приобретала гипертрофированный характер, то начинали действовать компенсаторные силы. Активизировалось бессознательное, включались защитные механизмы, сужались возможности сознательной регуляции поведения. Внутриличностный конфликт переходил в острую фазу.

2.3. МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ

Психологи, конечно же, не могли обойти своим вниманием и жестокие события XX века. Исторические дела творят люди, значит, даже самые бесчеловечные деяния являются реализацией человеческих стремлений. Личность должна как бы соответствовать событию, быть ему соприродной. Стремление мучить другого (садизм) или себя (мазохизм), готовность убивать или кончать свою жизнь самоубийством были известны и ранее. Но именно в XX веке эти явления стали связываться наукой в единый комплекс, который из внутриличностного конфликта вырастал до массовой бойни. Ф. Хайек в своей книге «Дорога к рабству» (1944) красноречиво назвал одну главу: «Почему к власти приходят худшие». Вот ее резюме:

«Чтобы участвовать в управлении тоталитарной системой, недостаточно просто принимать на веру благовидные объяснения неблаговидных действий. Надо самому быть готовым преступать любые нравственные законы, если этого требуют высшие цели... Если людей, по нашим меркам достойных, не привлекут высокие посты в аппарате тоталитарной власти, то это откроет широкие возможности перед людьми жестокими и неразборчивыми в средствах. Будет много работы, про которую станет известно, что она "грязная".., а люди, еще имеющие какие-то моральные убеждения, откажутся ее выполнять, готовность взяться за такую работу станет пропуском к карьере и власти. В тоталитарном обществе найдется много дел, требующих жестокости, запугивания, обмана, слежки. Ведь ни гестапо, ни администрация концлагеря, ни Министерство пропаганды, ни СД, ни СС (как и аналогичные службы в Италии или в Советском Союзе) не являются подходящим местом для упражнений в гуманизме. Но в тоталитарном государстве путь к высокому положению ведет именно через эти организации».

Для описания созидательной и разрушительной работы психики Фрейд постулировал конфликт у человека двух фундаментальных стремлений: к жизни и к смерти. Тенденция к жизнестроению (либидо) реализуется прежде всего через сексуальную энергию (размножение, рост) и через сублимирование обеспечивает развитие культуры. Тенденция к смерти выражает общеприродную направленность к энтропии (распаду, переходу в однородное состояние). Внутриличностный процесс разрушения Фрейд описывал в терминах своей теории. Испытывая напряжение между своими инстанциями, личность переживает неудовлетворенность собой и через защитный механизм вытеснения и переноса приписывает свою болезненную проблему другому, на которого затем и нападает (агрессия).

Отталкиваясь от концепции Фрейда, Э. Фромм строит свою шкалу приятия и неприятия жизни. Любовь к жизни он именует биофилией, а к смерти — некрофилией. Исходным материалом некрофильского поведения служил анализ психики людей, стремящихся к половому контакту с трупами. Но в книге Фромма «Анатомия человеческой деструктивности» проблема некрофилии приобретает общефилософский размах.

В отличие от Фрейда, Фромм отрицает равноправие и неустранимость стремлений к жизни и к смерти. Некрофилия рассматривается им как злокачественное следствие психо-сексуального развития личности, а би-офилия — как доброкачественное, нормальное

 «Некрофилия в характерологическом смысле может быть описана как страстное влечение ко всему мертвому, разлагающемуся, гниющему, нездоровому. Это страсть делать живое неживым, разрушать во имя одного лишь разрушения. Это повышенный интерес ко всему чисто техническому. Это стремление разрушать живые структуры... Биофилия — это страстная любовь к жизни, ко всему живому. Это стремление поддерживать рост и развитие независимо от того, идет ли речь о развитии личности, растения, идеи или социальной группы. Биофил как тип личности предпочитает конструктивную деятельность охранительной. Он стремится скорее кем-то быть, чем что-то иметь. У него есть воображение, и он любит искать новое, а не подтверждать старое, он ценит в жизни неожиданность больше, чем надежность. Он видит целое прежде частей... Он стремится воздействовать любовью, разумом и примером, но не силой, не разъединением, не администрированием и не манипулированием людьми как вещами... В то же время биофилия понимается как биологически нормальный импульс, а некрофилия — как психопатологическое явление».

Теоретическое обоснование некрофилии в лучшем случае можно считать яркой гипотезой, способной убедить того, кто сильно нуждается в том, чтобы его убедили. Но самое описание феномена в контексте современной культуры вызывает несомненный интерес. Создается нетривиальный образ конфликтной, разрушительной и разрушенной личности, в психике которой сочетаются неожиданные черты. Вот основные проявления некрофила:

• Сны мрачного содержания (смерть, могила, погребение, нечистоты).
• Деструктивные действия (убийство животных, повреждение предметов, привычка мять бумажки, причинять себе боль, наносить ущерб прекрасному).
• Убежденность, что возникающие трудности и конфликты можно решать только с применением силы; культ насилия.
• Выраженный интерес к темам смерти, болезни, похорон, поминок, кладбища; внимание к некрологам, неблагоприятным прогнозам на будущее.
• Чопорность и холодность в общении, безжизненность и отчужденность в манерах.
• Сосредоточенность на прошлом, на проблемах имущества (вещи господствуют над человеком, мертвые — над живым).
• Склонность к неярким, темным тонам и к дурным запахам; неспособность смеяться.
• Активное употребление слов, связанных с темой разрушения, нечистот, испражнения.
• Пристрастие к чистоте в жилье, граничащей со стерильностью.
• Преклонение перед техникой, скоростью, мощью, порядком, тотальным контролем.
• Наклонность манипулировать человеком как автоматом, как вещью.

Описанный психологический тип некрофила имеет соответствие с такими явлениями современной культуры, как черный юмор, фильмы устрашающего содержания (триллеры), культ дьявола в новомодных вероучениях, крикливо-саморекламное словоблудие футуристического толка. Поэтому есть серьезные основания изучать некрофильские проявления агрессивной личности, запутавшейся во внутренних конфликтах.

§3. РОЛЕВЫЕ КОНФЛИКТЫ

Фрейд, Адлер, Юнг и Фромм рассматривали конфликты личности «изнутри». Этих выдающихся ученых объединяла не только теоретическая общность (все они связаны с психоанализом), но и профессиональная судьба. По образованию и роду деятельности они были врачи, а значит, преимущественное внимание уделяли отдельному человеку. Иной подход характерен для тех психологов, которые стали подходить к человеку «извне» — из сферы социальной жизни. Сама логика исследования подразумевала, что сперва постулировался факт человеческих взаимоотношений, а затем уже внимание фокусировалось на личности. Основополагающее значение имели работы американских ученых Дж. Мида и Ч. Кули — основателей того направления в психологии, которое называется интеракционизмом (от англ. interaction — взаимодействие).

Разработка проблем личности у интеракционистов тесно связано с изучением законов социальной психологии. Человек получает свою личную определенность через взаимодействие с другими в группе. Сила группы не равна силе одного из ее участников, помноженной на их количество, потому что группа неоднородна. Разные члены группы выполняют в групповом взаимодействии разные функции, которые именуются ролями (водитель, пешеход, покупатель, продавец, друг, соперник — это виды ролей). Участник группы не похож на слепого, нащупывающего свой путь и хаотически сталкивающегося с соседями. Он зряч и действует под пристальным взглядом окружающих. Они своими ожиданиями (экспектациями) как бы прокладывают тот путь, по которому ему следует двигаться. Согласие в групповом действии и обеспечено тем, что каждый действует с учетом ожиданий остальных. Разнообразнейшие виды групповых поощрений и наказаний подкрепляют поведение каждого, направленное на достижение эффективного общего результата. Прямая физическая реакция на поведение личности редко наблюдается в жизни группы. Чаще используются символические, имеющие знаковый характер действия: улыбка благодарности или презрительный взгляд, венчание лавровым венком или предание анафеме. Но даже «вещественное» действие символизируется до уровня ритуала или нормы вежливости: вручение брильянтов, но на ордене, в торжественной обстановке с должностным лицом. Чтобы содержательно зафиксировать полезное взаимодействие, группа насыщает реальные контакты символическим смыслом и закрепляет в знаках. Значение включает не только абстрактные смыслы, но и чаще всего способы их осмысления в групповом взаимодействии: например, любовь или ненависть помимо субъективного переживания проявляется и в поведенческих актах (заботы или соперничества, помощи или противодействия).

Вполне логично, что личность выступает прежде всего как система ролей, которые исполняет человек в группах разной степени общности (гражданин — студент — игрок волейбольной команды — внук — друг). Каждая роль имеет свое содержание: шаблон действий, реакций на поступки других членов группы, конкретные навыки и умения.

Возникает опасение: не стирает ли подобный подход к личности ее индивидуальные черты? Ведь большинство мужчин — отцы, братья, пешеходы, покупатели, налогоплательщики, и нет сему перечню конца. Но личность не погребена под этикетками шаблонных функций, потоку что ее роли составляют систему. Для каждого существуют наиболее важные роли, которые именуются эталонными. Через них человек реализует себя в первую очередь, с полной серьезностью и отдачей. А вокруг этих ролей располагаются остальные — и прежде всего по степени соответствия центральным, эталонным ролям. Кроме того, каждая роль подразумевает права и обязанности, то есть связана с вертикалью власти внутри группы (этот аспект называется статусом). И статусный момент также определяет разыгрывание ролей в целом. Как говорят французы, положение обязывает.

Если роли можно сравнить с буквами алфавита, то личность выражается как высказывание, слова которого сложены из этих букв. И слова эти в предложении имеют разный статус: подлежащее определяет форму сказуемого, определение зависит от определяемого слова (в роде, числе, падеже и т. д.).

Таким образом, уникальность личности не исчезает под гнетом шаблонных ролей, а скорее проявляется в вариативности их узора. Важным следствие этого является то, что, осознавая свои роли, личность пользуется социальным языком, то есть переносит социальный контроль внутрь себя, ибо пользуется знаками, несущими надличностный смысл. Личность может соотнести логику своего поведения с логикой социальных норм и ожиданий. И здесь кроется источник внутриличностного конфликта.

На социальные роли в обществе, безусловно, наложены ограничения в сочетаемости. Личность же в определенных ситуациях может столкнуться с тем, что ее потребности приводят разыгрывание ролей к противоречию. Возникает ролевой конфликт — столкновение между несочетающимися ролями

Великие художественные произведения посвящены тому, как ролевые противоречия отягощают душу человека и толкают его на самые необычные поступки. Спасая от голода семью, Соня Мармеладова нарушает один из важнейших семейных принципов — принцип целомудрия. Она становится проституткой  из любви к ближнему. Великий мастер Данила стремится познать тайну каменного цветка, но сталкивается с требованием отказаться от своей возлюбленной — Настеньки. В обоих случаях налицо конфликт семейной роли и профессиональной.

Мировая антология комических сюжетов (новеллы, комедии, басни, анекдоты) букваль_Е0 пестрит ситуациями, когда согласованное исполнение ролей невозможно. Но удачное разрешение конфликта вызывает у читателя вздох облегчения и улыбку. Герои успевают спрятаться, переодеться, выдать себя за другого, изобразить болезнь или сумасшествие, навести соперника на ложный след или разрядить напряжение остроумным словцом, а иногда и просто разыграть неведение.

Но если ролевой конфликт затрагивает зону эталонных ролей, ситуация становится трагичной.

Примером тому служит история о Тристане и Изольде — одно из самых популярных повествований средневековой Европы. Сюжет буквально пронизан глубокими ролевыми конфликтами. Тристан убивает великана Морольда, но заболевает от заражения кровью убитого. Находясь в неведении, сестра Морольда, белокурая Изольда, вылечивает Тристана, но затем узнает правду. Как сестра погибшего она должна отомстить Тристану. Но она врачевала его. Как женщина она любуется им. Как дочь короля она знает, что Тристан к этому моменту избавил ее страну от страшного и кровожадного чудовища. Bee душе сестра столкнулась с врачева-тельницей, девушкой, жительницей города. И они победили. Испив волшебный напиток, Тристан и Изольда полюбили друг друга вечной любовью. Но она стала женой дяди Тристана короля Марка. Все они друг друга нежно любили. Но король Марк оказался обесчещенным правителем и милосердным, добрым родственником (мужем и дядей). Тристан — верным влюбленным и нарушившим клятву вассалом. Изольда — неверной женой и преданной возлюбленной. Чаще всего случайности спасают героев. Например, король Марк застает спящими в шалаше Тристана и Изольду, но между ними лежит меч. Тристан положил его рядом с собой, чтобы иметь оружие в случае нападения какого-нибудь хищника на них, но король истолковал это как признак непорочных отношений. Поразителен эпизод божьего суда. Психологизм средневековой литературы далек от детализации чувств и мыслей, знакомых нам по роману и драме нового времени. Поэтому общение с богом в средневековой литературе частично проецировало и обращение личности к совести: здесь нельзя было лгать. Изольда должна была произнести клятву и дотронуться до раскаленного железа. Прибыв на место суда, она захотела, чтобы с корабля до берега ее донес нищий, стоящий у воды. Это был переодетый Тристан, явившийся сюда по просьбе Изольды. Он отнес ее на берег, и она шепотом приказала ему упасть вместе с ней. Дальше начался суд.

«Она оставила на теле только тунику без рукавов. Вокруг бароны смотрели на нее молча и плакали. Возле мощей горел костер. Дрожа, протянула она правую руку к мощам святых и сказала:

—  Короли Логрии и Корнуэльса, сеньоры Говен, Кей, Жирфлет и вы все, будьте моими поручителями: я клянусь этими святыми мощами и всеми святыми мощами на свете, что ни один человек, рожденный от женщины, не держал меня в своих объятиях, кроме Марка, моего повелителя, да еще этого бедного паломника, который только что упал на ваших глазах. Годится ли такая клятва, король Марк?

—  Да, королева. Пусть же Господь явит свой правый суд!

—  Аминь! — сказала Изольда.

Она приблизилась к костру, бледная, шатаясь. Все молчали. Железо было накалено. Она погрузила свои голые руки в уголья, схватила железную полосу, прошла десять шагов, неся ее, потом, отбросив ее, простерла крестообразно руки, протянув ладони, и все увидели, что тело ее было здорово, как слива на дереве. Тогда из всех грудей поднялся благодарственный клик Господу».

Но как бы ни была благосклонна судьба к этим двум влюбленным, жизнь их была печальной. Только смерть развязала узлы их противоречивого поведения.

Интеракционистами была разработана теория зеркального «Я». Реакции и установки окружающих, становясь внутренним содержанием личности, определяют ее самоопределение.

«Говоря о Я-концепции, имеют в виду не некую субстанцию, ограниченную кожей, а комплекс форм поведения — систему организованных действий человека по отношению к самому себе. Я-концепции, следовательно, — это значения, которые формируются в процессе участия в совместных действиях. Сознательное поведение является не столько проявлением того, каков человек на самом деле, сколько результатом представления человека о себе самом, сложившихся на основе последовательного обращения с ним окружающих».

Каждая Я-концепция определяется степенью интегрированно-сти ее элементов — ролей. При чрезмерной интегрированности любое рассогласование поведения и личностных установок воспринимается личностью очень болезненно, а потому возникает опасность вытеснения в бессознательное любой неожиданной информации о себе. При «разболтанной» Я-концепции личность размягчает стержень своего поведения, становится рабом ситуаций. Так, Пушкин сказал об Александре I: «К противочувствиям привычен, в лице и в жизни арлекин».

Нормальный человек обладает достаточно гибкой Я-концепцией. В конкретных ситуациях активизируется тот или иной блок ролей, который может временно даже доминировать. Но при неблагоприятном стечении обстоятельств возможно образование нескольких конфигураций ролей, которые находятся в слабой согласованности, а иногда даже в конфликте, который не осознается из-за действия защитных механизмов. В кризисном же положении возможна смена Я-концепции.

В состоянии гипноза некоторые люди демонстрируют поведение, разительно отличающееся от их обычного (могут меняться даже половые ориентации). После мозговой травмы человек начинает жить так, как будто бы в нем есть незримый переключатель: пациент называет себя разными именами и действует по разным стандартам, с различными стилями исполнения, с разным мировосприятием.

В критических случаях жесткого обращения или большого несчастья иногда наблюдается деперсонализация. Так как большинство ролей взаимодополняемо, то неисполнение партнером своей роли затрагивает личную определенность всех участников совместного действия. Если человек узнает о предательстве друга, то начинает тревожиться, является ли он сам другом. Если юноша теряет в катастрофе родителей, то он лишается возможности активно выполнять роль сына. Иногда редукция или выделение роль столь невыносимы, что человек как бы теряет себя. Офелия сходит с ума, узнав, что ее возлюбленный (Гамлет) убил ее отца (Полония).

Но у проблемы есть и светлая сторона. Коль скоро Я-концепция не приклеена к телу, возможно восстановление ролевого баланса. Смена ожиданий, направленных на человека, может изменить его поведение, сделав его более продуктивным. Одну из двух несовместимых ролей можно заменить на другую — эквивалентную, но совместимую с сохранившейся: роль пирата значительно меньше подходила дворянину Дрейку, чем сменившая ее роль спасителя Англии, разгромившего испанский флот. Изменение ролевого репертуара входит в терапию многих психических заболеваний и в сценарии тренингов, проводимых с людьми, которые испытывают внутренний разлад.

§4. УРОВЕНЬ ПРИТЯЗАНИЙ

Разрабатывая проблемы «Я»-концепции, психологи открывали новые возможности для анализа человеческого поведения. Если «Я»-концепция — информационная модель, регулирующая поведение, то она не является таким же «свойством» тела, как цвет волос или объем легких. Позволительно представить и другие модели, соотносимые с ней. Это самые разные модификации «Я» от реального к идеальному:

■  «наличное» «Я» (каким я себя вижу сейчас);

■   динамическое «Я» (каким я посильно стремлюсь стать);

■   возможное «Я» (каким я могу, а может быть, и имею несчастье стать);

■   идеализированное «Я» (каким приятно себя видеть);

■   фантастическое «Я» (верх возможного)

Чем идеальнее представление о «Я», тем менее оно реалистично, тем труднее его достигнуть. Но соотнесение улучшенного и реального «Я» задает вектор поведения для личности. Личность не просто реагирует на наличные потребности, но и выстраивает свое поведение с учетом возможного своего совершенствования, равно как и опасности стать хуже.

Такой подход получил реализацию в исследованиях школы К. Левина. Левин принадлежал к когорте гештальтпсихологов (от нем. Gestalt — образ), которые исходили из того, что при восприятии человеком окружающих явлений в его психике сперва создаются целостные образы, а затем уже в рамках этих образов уточняются отдельные детали. Познание целого предшествует познанию его частей. Поэтому и «Я»-концепцию гештальтисты готовы были интерпретировать как целостный «Я» -образ (или целостную их совокупность). По аналогии с физической картиной Левин объяснял действия человека тем, что его психическая деятельность реализуется в поле взаимодействия внутренних тенденций, имеющих разную силу. Внешние и внутренние условия создают именно эту, а не другую конфигурацию сил (одно очень важно, другое — меньше, причем именно в данном состоянии поля). Возникшая «разность потенциалов» и определяет «траекторию» психического движения, обеспечивает разрешение существующего ситуационного конфликта.

Прост и убедителен эксперимент, который провел Ф. Хоппе — ученик К. Левина. Испытуемым предлагали набор карточек, на которых были поставлены различные цифры, и сообщали: номер карточки означает степень сложности задачи, написанной на обратной стороне. Испытуемый может брать любую карточку. При правильном ответе учитываются баллы, помеченные на карточке, при неудаче ставится нуль. После ответа на первое задание экспериментатор сообщает испытуемому, правильно или нет решена задача, и испытуемый сможет выбрать следующую карточку, подумать, сообщить результаты рассуждений экспериментатору, узнать его реакцию и т. д. Но можно будет по очереди взять лишь несколько карточек. Испытуемый находится в конфликтном положении: больше шансов решить легкую задачу, но за нее не получишь много баллов. Личность стоит на перепутье двух стратегий: стремления к успеху и избегания неудачи. Нормальным поведением считается такое: при правильном решении человек берет более сложную задачу, при неправильном — задачу попроще. Но оказалось, что есть немало людей, которые странно «последовательны» в своем выборе: одни и при успехе берут задачу полегче, другие и при неудаче выбирают более трудное задание.

Сложность выбранного задания Хоппе назвал уровнем притязания испытуемого. Если человек при неудачном решении брал задание легче, то это можно было объяснить изменениями в актуальном психическом поле. Но как объяснить упорство при сохранении стратегии вне зависимости от успешности—неуспешности? Была выдвинута идея о наличии реальной и идеальной целях. Личность ориентируется не только на решение непосредственной задачи (реальная цель), но и на утверждение себя в целом (идеальная цель). Если человек оценивает себя как неспособного к решению сложных задач, то и при успешном результате берет следующее задание проще: и здесь налицо заниженный уровень притязаний. Иная картина складывается у тех, кто внешне самоуверен, но бессознательно боится не справиться с заданием, тогда даже при неудаче выбирается еще более сложный вариант. Если произойдет неудача вновь, можно сказать себе: зато я пытался играть по крупному, а не размениваться по мелочам.

Нормальное развитие личности связано с пониманием различия реальной и идеальной цели (так считал К. Левин). Правильная реакция на конкретные результаты своей деятельности помогает избегать ситуации, когда идеальная цель как бы отменяет реальную. Самонадеянная личность «обречена» на успех в том смысле, что любой реальный результат готова истолковывать в свою пользу. Но шансы на объективный успех от этого только снижаются.

Особенно ярко внутренний конфликт проявляется у талантливых людей с завышенным уровнем притязаний. Любой свой успех они приписывают себе, а неуспех — обстоятельствам, последовательно губя свое дарование.

Классическим примером тому служит история скрипача Ефимова, с которой начинается повесть Ф. М. Достоевского«Неточка Незванова». Ефимов был посредственным кларнетистом в домашнем оркестре одного помещика. Познакомившись с одним итальянским музыкантом, Ефимов стал учиться у него игре на скрипке, проявив при этом незаурядные способности. Помещик, узнав об этом, дал Ефимову 300 рублей (по тем временам очень большие деньги), чтобы тот ехал учиться в Петербург. Промотав деньги по трактирам, Ефимов стал играть в провинциальных оркестрах и, наконец, окончательно опустившись, оказался в Петербурге. Там Ефимов познакомился с начинающим скрипачом Б„ у которого и стал жить на положении приживальщи