Три парадигмы ювенальной юстиции 

Сегодняшние дискуссии в США о политике в области правосудия для несовершеннолетних включают в себя отчасти повторение чего-то “старого”, отчасти утверждение чего-то “нового”, в чем-то они скучны, но в них также присутствует и привлекательный новый горизонт. Нечто “старое” - это философия государства-как-родитель (parens patriae), которая исторически различала детей и взрослых на основе представлений о зрелости и состоятельности и вверяла государству обеспечение обращения с подростком, представшим перед судом, ради его высших интересов. Реально это обращение было обеспечено в соответствии с медицинской интерпретативной моделью, предполагавшей, что преступное поведение - это проявление внутренних психологических проблем и проблем в межличностных отношениях, которые имеет правонарушитель (Rothman, 1980). Собственно эта медицинская интерпретация вместе с философией parens patriae и образуют ядро парадигмы индивидуализации обращения с правонарушителем.

Более криминализированная и, по сути, наказывающая модель ювенального суда представляет собой нечто новенькое. Хотя, на самом деле, эта модель заимствована из системы уголовного правосудия для взрослых. Модель “воздаяния по заслугам” (Von Hirsch, 1976; Schneider and Shram, 1983) всплывает в результате идеологического наскока рейгановского Министерства юстиции, когда оно снизошло до ювенального суда (juvenile court) с идеей использования жестких методов (Regnery, 1986; Manfredi and Rossum, 1989). Термин “карательное правосудие” описывает парадигму, которая в первую очередь фокусируется на ценности и приоритете уголовного наказания, причем она акцентирует воздаяние как принцип принятия решений. В карательной парадигме в самой меньшей степени присутствуют цели реабилитации. Кроме того, эта парадигма расширяет значение формальной вражды сторон, определения виновного и соответствующих последствий в приговоре (Field, 1990; Bazemore and Umbreit, 1995; Zehr, 1990).

Нечто действительно новое, задающее горизонт ювенальной юстиции, - это альтернативная парадигма, которая может дать направление в будущее. Это будущее может принести формальную отмену судов для несовершеннолетних (Field, 1990) или просто расширить отрицательные стороны существующей системы (Rosenberg, 1993). Оно может также дать надежду на переоткрытие ювенальной юстиции, основанное на особом видении вопроса в целом. Парадигма восстановительного правосудия может дать новую рамку и иные “линзы” для восприятия преступлений несовершеннолетних и реагирования на них (Zehr, 1990).

До сих пор дискуссии о будущем ювенальной юстиции в США были ограничены суждениями, что нужно “больше наказывать” или “необходимо более правильное индивидуальное обращение” или какая-то комбинация этих вариантов. И хотя недавно много говорилось о потенциале исправительных программ и практик, таких как возмещение ущерба, служба для местного сообщества (community service), примирение жертвы и правонарушителя (например, Schneider, 1985; Galaway and Hudson, 1994; Umbreit and Coates, 1993; Bazemore and Maloney, 1994), все же восстановительное правосудие редко упоминалось на соответствующих политических дискуссиях в США как руководящее начало систематической реформы ювенальной юстиции. В частности, так происходило потому, что слишком мало было сделано попыток очертить компоненты парадигмы восстановительной ювенальной юстиции в качестве практической альтернативы обеим моделям - индивидуализации обращения и карательного правосудия. Концепция восстановительного правосудия отчетливо дала видение пути, но слабо вошла в политику и повседневное управление (Van Ness, 1993; Ashworth, 1993).

Сегодняшний кризис ювенальной юстиции США наилучшим образом можно понять как конфликт между двумя недостаточными и несовместимыми парадигмами, каждая из которых оправдывает одномерную, ограниченную реакцию на преступления несовершеннолетних. В этой статье будет представлена перспектива восстановительной парадигмы для ювенального суда и рассмотрено вытекающее из нее изменение миссии ювенальной юстиции.

Парадигмы, парадигмальные изменения и политика в области ювенальной юстиции

Возможно, следовало бы использовать слово, более сильное чем “кризис”, чтобы охарактеризовать сегодняшнюю ситуацию в наших системах ювенальной юстиции. Кажется, что во многих штатах эти системы растворяются или кем-то систематически разрушаются (Lemov, 1994; Juvenile Justice Update, 1995). В других - ювенальная юстиция подвергается нападкам столь жестким, каких не было уже почти сто лет с момента создания первого ювенального суда. Недавние законодательные изменения в штатах Джорджия, Орегон и Флорида, связанные с помещением по приговору суда несовершеннолетних в тюрьмы для взрослых, свели к минимуму или вообще отказались от возрастных ограничений, что еще больше сократило и без того ограниченную юрисдикцию ювенального суда. Эти законодательные изменения были только самым последним и наиболее ярким этапом нападок на суды и систему в целом, которые уже более десяти лет подвергаются структурным, процедурным и идеологическим трансформациям (Feld, 1990, 1993; Walkover, 1984).

Некоторые сторонники сохранения ювенальных судов предпринимали шаги, чтобы еще раз доказать (McHard, 1990) или придать значимость (Krisberg and Austin, 1993) миссии индивидуализации системы ювенальной юстиции. Хотя эти аргументы представляют собой правильные попытки сохранить акцент на реабилитации, имеющей место в ювенальной юстиции, можно предположить, что объявление этой миссии недостаточно, чтобы сохранить или приобрести общественную поддержку (Feld, 1993; Bazemor, 1993). Фактически, та быстрота, с которой в разных штатах началась разборка систем ювенальной юстиции и произошло сокращение дискреционных полномочий традиционных ювенальных судов, отражает сомнения в жизнеспособности парадигмы индивидуализации обращения и указывает на глубокое разочарование общества в отношении ювенальных судов. С другой стороны, новый карательный подход вступает в противоречие с особым менталитетом суда и системы юстиции для несовершеннолетних, основанных на их особом пути развития, статусе и целях реабилитации.

Парадигмы индивидуализации обращения и карательного правосудия

По сути, парадигма - это “линза”, через которую мы видим проблемы, и рамка, в которой мы размышляем о ее решении (Zehr, 1990). Подобно обычным линзам, парадигма фокусирует наше видение определенным образом и ограничивает или отбрасывает альтернативные точки зрения. Парадигмы формируют наше восприятие реальности и “...определяют, как мы решаем проблемы. Они задают то, что мы считаем возможным и невозможным и формируют общий консенсус. ... Вещи, которые не включены в парадигму, представляются чем-то абсурдным” (Zehr, 1990 стр. 87). Парадигмы также устанавливают приоритеты и определяют ключевые вопросы, с которыми имеет дело правосудие. Более чем десятилетие парадигмы индивидуализации обращения и карательного правосудия определяли приоритеты для всей деятельности ювенальной юстиции и фиксировали параметры политических дискуссий о судьбе ювенальных судов.

Ювенальные суды были образованы как квази-социальные службы, которые не имели четких правовых оснований; обращение в этих судах основывалось на медицинской модели, определенным образом объясняющей причины преступного поведения (Rothman, 1980; Platt, 1977). В соответствии с этими предположениями преступное поведение рассматривалось как симптомы скрытых нарушений, при этом природа и серьезность преступления были сравнительно менее важны, чем обеспечение терапевтических услуг для исцеления этих предполагаемых нарушений. Парадигма индивидуализации обращения или, как она известна в Европе, - модель социальных услуг - принесла следующее видение преступления несовершеннолетнего - “преступление не рассматривалось само по себе, оно являлось знаком нарушенных процессов социализации. Вмешательство (компетентных органов) старалось исправить это социальное отклонение, применяя методы, адекватные личностным проблемам и нуждам молодого правонарушителя.” (Walgrave, 1993, p.3).

Начиная с 70-х годов, модель индивидуализации обращения справедливо и несправедливо критиковалась как неэффективная (Martinson, 1974 and Whitehead, 1988), причем эта критика была частью более общей атаки на функцию реабилитации (например, Martinson, 1974). Она также критиковалась как клеймящая, дорогая, патерналистская, пристрастная и страдающая правовой необоснованностью в части как продолжительности, так и интенсивности применяемых мер. Практика работы изменилась, начиная с 70-х годов, и теперь едва ли многие профессионалы ювенальной юстиции явно подпишутся под медицинской моделью обращения (Palmer, 1992). Тем не менее, предположение, что правонарушитель - пассивный объект, нуждающийся в терапии и лечебных услугах, все еще доминирует в риторике и повседневной реальности системы ювенальной юстиции (Bazemor, 1991; Walgrave, 1994).

В то время как эффективность индивидуального подхода в достижении целей реабилитации часто ставится под сомнение, другие ожидания (публики) вовсе не принимаются во внимание. В частности, подход индивидуализации обращения формально не считает нужным наказание или, иначе говоря, порицание преступного поведения и создание соответствующих последствий для преступника. Этот подход не отводит никакой роли ювенальному правосудию в повышении безопасности общества. В результате, специалисты, принимающие решение в области ювенальной юстиции, оказались непоследовательными в осуществлении функции наказания и удовлетворении потребности общества в безопасности (Rothman, 1980; Schneider, 1990; McAnany et al., 1984). Они зачастую маскировали наказание под индивидуализацию обращения (Rothman, 1980; Miller, 1991), смешивали цели наказания и обеспечения общественной безопасности и зачастую рассматривали применение санкций1 как альтернативу индивидуальному подходу, а не как основной компонент ювенальной юстиции (Melton, 1989; Bazemore and Umbreit, 1995).

В 70-х годах, когда влияние философии parens patriae стало ослабевать, критика подхода индивидуализации обращения и непоследовательность принятия решений в области ювенальной юстиции, подтвержденная большим количеством документов, привели к серьезной необходимости в его реформировании. Использование философии “наказание по заслугам” (Von Hirsh, 1976; Schneider and Shram, 1983; Thompson and McAnany, 1984) явилось одной из попыток внести рациональное зерно в беспорядочное принятие решений в отношении несовершеннолетних и утвердить значимость самой функции наложения санкций. Несмотря на намерение сократить произвольное и чрезмерное использование наказания, политика и практика “заслуженного наказания” на деле привели к его чрезмерному использованию. Принятие обязательных и четко определенных директив по вынесению наказания, кодексов для несовершеннолетних, в которых перестали делать акцент на реабилитацию и учитывать потребности преступников, расширило полномочия уголовного преследования, а меньшее количество ограничений на передачу дел в обычные суды (Feld, 1990) привели к большему количеству наказаний, связанных с лишением свободы, и более длительным срокам содержания под стражей и домашним арестом, не приведя к каким-либо ощутимым изменениям в уровне преступности (Castellano, 1986; McAllair, 1993).

Помимо этого, реформы в духе “наказания по заслугам” вызвали довольно сомнительные идеи у политиков и общества. Первая: узаконивая наказание во имя него самого, карательная политика, тем самым, давала понять прокурорам и другим специалистам, принимающим решения, что уголовное наказание - это и есть надлежащая реакция на неправомерное поведение. Вторая: как и предсказывали некоторые криминологи, приравнивая санкции и карательные меры, направленные исключительно на причинение боли и дискомфорта преступнику, легализация карающего наказания создала предпосылку к более суровым наказаниям, т.к. стало очевидным, что существующий уровень жесткости не дает желаемых результатов. Это привело также к тому, что поиски менее вредных и менее дорогостоящих видов наказания прекратились, поскольку они теперь рассматривались как более слабые и неадекватные (Bazemore and Umbreit, 1995). И, кроме того, к более широкому использованию тюремного заключения и росту требований передавать все большее количество подростков в систему общего уголовного правосудия (Butts, 1994; Feld, 1990).

К новой парадигме

Специалисты в области правосудия для несовершеннолетних должны отреагировать на противоречивые требования все более доминирующей парадигмы карательного правосудия и задач теряющего свою популярность подхода индивидуализации обращения. Наказание может удовлетворить потребность общества в возмездии, но также иметь противоположный сдерживанию эффект и другие негативные побочные действия. Наказание создает проблемы адаптации, которые способствуют новым правонарушениям (Link, 1987), оно отучает от способности к самоограничению (Lepper, 1983), навешивает ярлык преступника, ослабляет социальные связи, сказываясь на перспективах получения работы и родственных отношениях (Sampson and Laub, 1993). Таким образом, нарушаются нормальные взаимоотношения со сверстниками и взрослыми (Zhang and Messner, 1994). Интересен тот факт, что наказание может также способствовать концентрации преступников на самих себе, а не на своих жертвах, т.к. они приучаются принимать наказание, не беря на себя ответственность за содеянное (Wright, 1991). Ужесточение наказания может дать незначительные или не принести вовсе никаких результатов, если специалисты, принимающие решения, ошибутся в определении степени, до которой преступник воспримет такую санкцию, как заключение, в качестве наказания (Crouch, 1993). С другой стороны, это может увеличить вероятность изоляции и отчуждения (Zhang and Messner, 1994) или даже ориентировать правонарушителей на получение более длительных сроков, чтобы избежать наказания.

Несмотря на свою неадекватность, наказание, по мнению общества, по крайней мере, хоть как-то связано с преступлением. В то время как подход индивидуализации обращения связан исключительно с нуждами преступника. Для большинства граждан программы, обеспечивающие индивидуальное обращение в области ювенальной юстиции, предоставляют только выгоды для преступников и ничего или мало требуют от них взамен. Идея подхода индивидуализации обращения почти не несет в себе попытки донести до преступника, что он (или она) причинил ущерб кому-то, должен предпринять определенные действия для его возмещения, загладить свою вину и отвечать за последствия, связанные с ущербом, нанесенным этим преступлением. Более того, так как индивидуализация обращения в основном ничего не требует от преступников помимо участия в консультациях или лечебно-терапевтических мероприятиях, эти меры мало способствуют укреплению традиционных общественных ценностей, таких, например, как рабочая этика.

Но наказание и индивидуализация обращения не являются единственными альтернативами для ювенальной юстиции. Возможно, например, представить более действенную, эффективную и экономически выгодную программу, опирающуюся на не карательный подход к наказанию (Bazemore and Cruise, 1995). Такая программа будет делать акцент на более структурированные пути реинтеграции после наложения санкций и стараться максимально облегчить принятие правонарушителей, повышая их способность делать свой вклад в жизнь общества (Braithwaite, 1994; Moore and O'Connell, 1994). Специалисты, изучающие функцию наказания, заметили, что существуют действенные способы заставить отвечать за совершенные преступления и реагировать на законные потребности общества. Причем эти способы нацелены на утверждение позитивных ценностей и доносят до сознания преступников, что они причинили зло другим людям и что криминальное поведение неприемлемо (Braithwaite, 1989; Wilkins, 1991; Garland, 1990; Grasmick and Bursik, 1990).

Выразительные некарательные санкции, предназначенные донести до преступника и общества то, что его поступок ценностно неприемлем, будут более эффективны в регулировании поведения.

Эти санкции в большей мере будут содействовать консолидации общества и мирному разрешению конфликтов, чем те, что основаны на возмездии и намерении причинить боль (Griffiths and Belleau, 1993; Wilkins, 1991; Bazemore and Umbreit, 1995).

То, что философ Томас Кун назвал сменой парадигм, происходит во время кризиса, вызванного неспособностью существующей парадигмы облегчать понимание проблем или помочь в выработке решений и разработке новых вариантов (Kuhn, 1962). Смена парадигм неизбежно приносит с собой неразбериху, неопределенность, т.к. старые способы мышления и действия подвергаются проверке. С другой стороны, новая парадигма может также вызвать и сильный всплеск творческой активности. На ранних стадиях смены парадигм нам позволено думать, что мы можем справиться с проблемами без помощи или помех “священных” представлений, отвечающих здравому смыслу. Решая проблему подростковой преступности, например, мы можем спросить: какие решения могли бы быть найдены, чтобы помочь молодежи стать законопослушными людьми, какими могли бы быть последствия за совершенные преступления и обеспечение безопасности общества, если бы не было центров пробации, индивидуальных реабилитационных программ и судов по делам несовершеннолетних?

Реформы, которые двигают систему к новой парадигме, должны обратиться к сути правосудия, предлагая новое понимание проблемы подростковой преступности и поддерживая конкретные альтернативы и индивидуализации обращения, и карательным мерам. Парадигмальная реформа способна также сменить контекст, в котором осуществляется правосудие, изменяя роли непосредственных и возможных участников этого процесса. Большинство профессионалов в области правосудия, многие политики и граждане сохраняют убежденность в том, что отдельная и четкая система ювенальной юстиции может более эффективно справляться с подростковой преступностью, чем уголовные суды и исправительные учреждения для взрослых (Rosenberg, 1993; Bazemore, 1993); вдохновляющим признаком появления новой парадигмы является то, что многие начинают задавать новые вопросы, подвергающие сомнению суть и контекст как подхода индивидуализации обращения, так и карательных мер.

Защитники интересов местных сообществ спрашивают, являются ли попытки увеличить количество арестов, усилить моторизованный патруль и сократить срок реагирования на обращение граждан по поводу преступного поведения эффективным предотвращением преступлений (Sparrow et al., 1990)? Аналогичным образом специалисты в области ювенальной юстиции и политики начинают приходить к заключению, что санкции ювенальных судов несут в себе неясную или неопределенную для преступников идею; изоляция правонарушителей не защищает общество, в то время как стратегии общественного надзора часто слабо структурируют время правонарушителя и неэффективны в обеспечении общественной безопасности; реабилитационные программы предлагают мало возможностей для активного вовлечения правонарушителей в продуктивную деятельность и, таким образом, не обеспечивают связь с общественными группами и учреждениями, необходимыми для создания лучших перспектив для нормальной жизни взрослого человека; потребности жертвы и общества игнорируются в нынешней системе ювенальной юстиции. Отчасти общественная поддержка смены парадигм основывается на осознании ограниченности возможностей, предлагаемых в рамках карательного правосудия и парадигмы индивидуализации обращения, а также оторванности их обеих от реальных проблем преступников, жертв и общества (Christie, 1982).

Исследуя новую парадигму: восстановительная ювенальная юстиция

Восстановительная философия и практика восходят к древним концепциям и практикам (Schаfer, 1970; Davis, 1992; Van Ness, 1993). Вновь возникший интерес был вызван в 1970-х и 80-х годах некоторыми событиями, в их числе - экспериментами с возмещением ущерба и примирением преступника и жертвы (Hudson and Galaway, 1975; Schneider, 1985; Galaway and Hudson, 1990; Umbreit and Coates, 1993), движением в помощь жертвам преступлений и возникновение интереса к неформальному правосудию и разрешению конфликтных ситуаций в среде местных сообществ (Messmer and Otto, 1992). Восстановительное правосудие можно также рассматривать как один из компонентов более широкой парадигмы общественного разрешения проблем и гражданского участия, известной как коммьюнитаризм (communitarianism) (Moore and O'Connell, 1994; Braithwaite and Pettit, 1990). Ключевым элементом этой более широкой парадигмы является акцент на взаимную или коллективную ответственность за создание более крепких сообществ, который, в свою очередь, строится на опыте женского движения, движения за мир и социальную справедливость (Pepinsky and Quiney, 1991; Harris, 1993) и движения за укрепление местных сообществ (Sparrow et al., 1990). Концептуальные рамки восстановительного правосудия также тесно связаны с возникающими теоретическими перспективами роли разумного вынесения санкций и важности гражданского участия для решения проблемы преступности и укрепления норм общежития (Braithwaite, 1989, 1994; Wilkins, 1991; Adler, 1991).

Различие между парадигмами кроется, в первую очередь, в ответах на четыре основных вопроса, затрагивающих содержание и контекст:

• в чем сущность преступления и что в отношении него должно быть сделано?
• кому должна служить система правосудия и как его участники должны вовлекаться в процесс правосудия?
• как система правосудия должна реагировать на нужды ее участников и отражать общие ожидания общества?
• какую роль должны играть профессионалы системы правосудия в выполнении этих функций, дополняя роли граждан, жертв и преступников?

В отношении первого вопроса восстановительное правосудие наиболее очевидно отличается от карательного, рассматривая преступление не только как нарушение закона или власти правительства. Оно считает вред, причиненный пострадавшему и обществу, в котором он живет, самым существенным результатом преступления. Восстановительное правосудие основное внимание уделяет возмещению ущерба и залечиванию ран, повредивших ткань общества (Van Ness, 1993). Восстановительное правосудие не является ни карающим, ни снисходительным. Его цель - это возмещение ущерба, причиненного жертвам, признание правонарушителем вреда, нанесенного преступлением, и примирение между жертвой, преступником и сообществом, в котором они живут.

Акцент восстановительного правосудия на возмещении ущерба и урегулировании конфликтов, а не на наказании преступников, подробно обсуждался в работах многих авторов (Zehr, 1990; Galaway and Hudson, 1990; Wright, 1991; Davis, 1992; Van Ness, 1993). Так что оставшаяся часть этой главы посвящена трем дополнительным вопросам. Первое, в то время как восстановительное правосудие в особенности заботится о повышении статуса жертвы (Zehr, 1990; Umbreit, 1994), уникальность восстановительной парадигмы - в ее трехмерном акценте на жертву, общество и преступника. Так что важно определить, как задействовать эту уникальную приверженность каждому из этих участников для расширения контекста ювенальной юстиции. Второе, как может восстановительная парадигма задать выполнение основных функций ювенальной юстиции, удовлетворяющих основные потребности и ожидания общества? И, наконец, какие роли отводит восстановительное правосудие его профессионалам и другим участникам?

Три участника восстановительной  ювенальной юстиции

В конечном счете, как утверждает Уилкинс (1991): “Сейчас принято считать, что проблема преступления не может быть упрощена до проблемы преступника” (стр. 312). Реакции на преступление и в форме наказания виновного, и в форме индивидуализации обращения практически и концептуально недостаточны (Byrne, 1989). Каждая из них имеет одномерный взгляд на преступника и исходит из логики закрытой системы (см. также Reiss, 1986), которая сужает контекст правосудия, полагая целью только наказать преступника и/или воздействовать на него и исключая остальных участников. Так, жертвы редко могут рассчитывать на возмещение своих потерь, помощь или понимание и обычно реально не принимают участия в процессе ювенальной юстиции. Членов местного сообщества редко спрашивают или информируют об их потенциально жизненно важной роли в достижении целей наказания, реабилитации и безопасности общества. И наказание, и индивидуализация обращения отводят преступнику пассивную роль объекта индивидуального подхода или воздействия, с одной стороны, и наказания или надзора, с другой (Eglash, 1975). Нарушителям закона предоставляется мало возможностей принять активное участие в искуплении своей вины за совершенные ими преступления или продемонстрировать продуктивное поведение, которое могло бы облегчить восстановление, реабилитацию и реинтеграцию в общество. Ни наказание, ни индивидуализация обращения не в состоянии учесть и удовлетворить потребности преступника, общества, семьи и жертвы (McElrae, 1993; Walgrave, 1993). Восстановительное правосудие базируется на утверждении, что без совместного участия жертвы, преступника и общества проблема преступности решена эффективно быть не может. Оно базируется на принципе, что правосудие лучше всего осуществляется тогда, когда каждая из сторон получает справедливое и должное внимание, активно участвует и получает ощутимую выгоду от взаимодействия с системой ювенальной юстиции. При этом каждая из сторон рассматривается как участник процесса правосудия, в чьих интересах реализуется трехмерный подход к решению проблемы преступности.

Восстановление жертв

Возвышение роли жертвы в восстановительном правосудии и ориентация на потребности (Zehr, 1990; Umbreit, 1994) лица, пострадавшего от преступления, отчасти вызваны реакцией на современное положение вещей, когда степень и качество вовлечения жертв преступлений незначительна и определяется скорее карательными, чем восстановительными, приоритетами (Elias, 1993). Заинтересованность прокуроров, судей, адвокатов и руководителей программ индивидуализации обращения в том, чтобы выиграть дела, осудить преступников или защитить клиентов, обычно преобладает над потребностями и проблемами жертв (Wright, 1991; Messmer and Otto, 1992). Восстановительная ювенальная юстиция уделила бы внимание потребностям пострадавших, признала бы их положение жертвы, компенсировала бы их потери, обеспечила бы их участие в процессе восстановления справедливости, дала бы пострадавшим место при принятии решений в этом процессе.

Два препятствия ограничивают попытки удовлетворять потребности жертв и сознательно вовлекать их в качестве участников в процесс осуществления правосудия для несовершеннолетних. Во - первых, тот факт, что разница между подходом, центрирующимся на жертве преступления, и подходом, защищающим права жертв, не была четко обозначена, вылился в тенденцию отождествлять поддержку жертвы с действиями, ограничивающими права преступника. Защитники прав жертв часто противопоставляли жертву преступнику и стояли во главе политических попыток проявлять суровость по отношению к преступникам посредством обязательного и определенного наказания и другой карательной политики (Fattah, 1993; McShane and Williams, 1992; Elias, 1993). Во-вторых, некоторые профессионалы в области ювенальной юстиции и защитники молодежи против того, чтобы фокусироваться на жертву с философской точки зрения. Они считают, что подростки не несут ответственность за свои действия потому, что они сами часто являются жертвами преступлений, в том числе, жертвами жестокого обращения (Widom, 1991). С точки зрения восстановительного правосудия, однако, виктимизация не устраняет необходимость для правонарушителей как отвечать за свои поступки перед теми, кому они причинили зло, так и осознать последствия своих действий (Eglash, 1975).

Однако существуют и более конкретные препятствия развития ориентации на жертву преступления в существующей системе ювенальной юстиции, сосредоточенной на преступнике. Сюда, во-первых, входят страх и неловкость, которые даже сочувствующий персонал может испытывать в связи с перспективой привлечения граждан, на их взгляд озлобленных и желающих мести. Второе препятствие - то, что ответственность за более интенсивный надзор за осужденными преступниками (Armstrong, 1991) - наряду с растущим числом уголовных дел (Lemert, 1993) - сокращает время, которое персонал по общественному надзору должен уделять таким обязанностям, как уведомление жертв, возмещение им ущерба и оказание других услуг (Shapiro, 1990). В конечном счете, отсутствие новой цели, которая отдаст приоритет потребностям жертв преступлений и оценит их вовлечение в процесс, приведет к тому, что пострадавший будет безуспешно отстаивать свои интересы в организациях, традиционно ориентированных только на потребности молодежи и семей.

Восстановление преступников

Парадигма восстановительного правосудия учитывает беспомощное положение жертв и преступников в существующей системе и подчеркивает потребность общества в предоставлении правонарушителям возможности раскаяться и получить прощение (Zehr, 1990; Van Ness, 1993). Это прощение могло бы стать последствием чувства стыда и воссоединения (Braithwaite, 1989). Члены сообщества, которому принадлежит преступник, после получения подтверждения его обязанности возместить ущерб, причиненный жертвам, после проверки и оказания помощи в возмещении этого ущерба, могли бы способствовать и создавать условия, облегчающие возврат правонарушителя в местное сообщество (Makkai and Braithwaite, 1994; Zehr, 1990).

Усиление карательной ориентации ювенальной юстиции не очень-то способствует этому процессу. Кроме того, самым большим препятствием для воплощения реинтеграционного подхода к преступникам в системе ювенальной юстиции является логика самой парадигмы индивидуализации обращения. Так, исключительная ориентация на психологические потребности и недостатки социальной среды правонарушителя, задает подход к нему как к объекту медицинских услуг или терапевтического вмешательства. В противоположность этому, восстановительное правосудие считает преступника способным к активному возмещению убытков, понесенных жертвами и обществом (Schneider, 1985). Более того, трехмерная ориентация восстановительного правосудия исходит из того, что потребности преступников не могут быть должным образом удовлетворены в отрыве от потребностей жертв и общества. Те стратегии, которые нечувствительны к влиянию правонарушителей на местное сообщество (Byrne, 1989), (например, игнорируют соответствующие обязательства), вряд ли приведут к успешной реинтеграции правонарушителя. С другой стороны, бюджет системы ювенальной юстиции, по большей части, состоит из средств, предназначенных для содержания исправительных центров (detention centers), как основных инструментов достижения общественной безопасности. Этот бюджет сильно ограничивает объем средств, которые могут быть использованы на удовлетворение потребностей жертв… Продолжение »